От вас еще что-то осталось? о.О
Легкая улыбка заползла на мое незапоминающее лицо, когда я достал эту куклу. Одинокая, грустная... белая. Она до боли резала мне глаза своей белизной... всегда. И я как-то всегда чувствовал ее изнутри. Я всегда видел, какая она...
Тишина резала уши, врываясь в сознание боем в висках и давлением на череп. Он не чувствовал себя ни одиноким, ни печальным, ни грустным, ни несчастным. И в то же время... все вокруг него было болью. Он сам был как будто переполнен болью. Не своей и не чужой. Это была ничья боль, нашедшая свое пристанище в нем. В его груди. Она обволокла душу и не отпускала ее. А ведь он...
А он давно уже был мертв. Просто душа не могла улететь. Просто душа была заперта в этом бренном теле. Она мягкой светлой бабочкой рвалась наружу, но боль не пускала. Боль обрывала ей крылья, боль связывала по рукам и ногам, боль уничтожала веру на спасение...
Когда это случилось первый раз он был один в комнате. В пустой огромной комнате, в которой только и было мебели, что серый металлический табурет, на котором он и сидел. Сидел и ждал. Он ждал, когда она придет. Кто она? Он и сам толком не знал этого. Он знал ее только пару дней, но уже начал понимать, что она привязала его к себе... он с тоской ожидал, когда же она придет к нему, когда это случилось.
Тишина начала наполняться тихим мелодичным и до безумия навязчивым звоном, который заставлял прислушаться, складываясь в странную, но простую мелодию. И мелодия эта, не вызывающая в нем никаких чувств, завораживала, как ничто другое. С одной стороны он понимал, что продолжает сидеть на табурете и ждать ее, а с другой стороны...
С другой стороны он уже шел вслед за этой мелодией в темноту пустой комнаты. Туда, где не было видно ни зги. Туда, где слабо мерцала боль.
То, что это была именно боль, он понял уже потом. Потом, когда боль тонкими цепкими щупальцами охватила его ноги и начала ползти вверх, забираясь в его глаза. Стало страшно. Стало настолько страшно, что хотелось зажмуриться и убежать, но не было сил, потому что от страха ноги стали ватными и подогнулись колени. Хотелось убежать, но страх сковал конечности. А боль все ползла и ползла...
И тогда он закричал. Наверное первый раз в своей жизни. Он раньше никогда не кричал. Да и не говорил... а сейчас... просто не было сил терпеть...
Она явилась на его крик. Но... она нашла его уже мертвым... продолжающим сидеть на табурете. Странная усмешка появилась на ее лице, когда она коснулась холодными тонкими пальцами ее шеи. А потом развернулась на каблуках и... ушла.
Его душа резко рванулась за ней, умоляя ее забрать... забрать с собой. Но... она ушла. Ушла и закрыла за собой стальную толстую дверь.
Он стал просто сосудом. Сосудом для боли. Ничейной боли, которой очень хотелось иметь хозяина. Знаете, ведь боль... боль - это домашнее животное, которое необходимо культивировать. Которое необходимо холить и лелеять. Подкреплять постоянно... иначе она загнется... или ожесточится и начнет бросаться на первого же попавшегося человека... она скапливается в темноте, а потом нападает...
А она просто собирала бездомную боль и помещала в эти комнаты. Да, таких комнат было много... и в каждой комнате сидел такой вот он... сосуд для ничейной боли, выброшенной на произвол судьбы очередным оптимистом... или безчувственным уродом...
А сейчас начтупал тот момент, когда боль просыпалась. Это был вечер. Сумерки. Ближе к полночи... боль проснулась, чтобы снова начать мучить и без того истерзанную душу, в ожидании муки сжавшуюся где-то в углу сознания.
Первый удар боли.
Он встал. Резко.
Второй удар боли.
Он медленно шагнул и... упал на бетонный пол.
Третий удар.
Он пополз. Пополз к двери...
Четвертый.
Коснулся пальцами стальной двери...
Пятый... шестой... седьмой...
Там, на двери... остались следы. Следы его пальцев, словно следы когтей... и такие следы были на каждой двери... потому что даже боль, владевшая телами не хотела здесь жить... здесь было слишком темно... слишком страшно... но именно так должен выглядеть...
...приют боли...
...темная...
Тишина резала уши, врываясь в сознание боем в висках и давлением на череп. Он не чувствовал себя ни одиноким, ни печальным, ни грустным, ни несчастным. И в то же время... все вокруг него было болью. Он сам был как будто переполнен болью. Не своей и не чужой. Это была ничья боль, нашедшая свое пристанище в нем. В его груди. Она обволокла душу и не отпускала ее. А ведь он...
А он давно уже был мертв. Просто душа не могла улететь. Просто душа была заперта в этом бренном теле. Она мягкой светлой бабочкой рвалась наружу, но боль не пускала. Боль обрывала ей крылья, боль связывала по рукам и ногам, боль уничтожала веру на спасение...
Когда это случилось первый раз он был один в комнате. В пустой огромной комнате, в которой только и было мебели, что серый металлический табурет, на котором он и сидел. Сидел и ждал. Он ждал, когда она придет. Кто она? Он и сам толком не знал этого. Он знал ее только пару дней, но уже начал понимать, что она привязала его к себе... он с тоской ожидал, когда же она придет к нему, когда это случилось.
Тишина начала наполняться тихим мелодичным и до безумия навязчивым звоном, который заставлял прислушаться, складываясь в странную, но простую мелодию. И мелодия эта, не вызывающая в нем никаких чувств, завораживала, как ничто другое. С одной стороны он понимал, что продолжает сидеть на табурете и ждать ее, а с другой стороны...
С другой стороны он уже шел вслед за этой мелодией в темноту пустой комнаты. Туда, где не было видно ни зги. Туда, где слабо мерцала боль.
То, что это была именно боль, он понял уже потом. Потом, когда боль тонкими цепкими щупальцами охватила его ноги и начала ползти вверх, забираясь в его глаза. Стало страшно. Стало настолько страшно, что хотелось зажмуриться и убежать, но не было сил, потому что от страха ноги стали ватными и подогнулись колени. Хотелось убежать, но страх сковал конечности. А боль все ползла и ползла...
И тогда он закричал. Наверное первый раз в своей жизни. Он раньше никогда не кричал. Да и не говорил... а сейчас... просто не было сил терпеть...
Она явилась на его крик. Но... она нашла его уже мертвым... продолжающим сидеть на табурете. Странная усмешка появилась на ее лице, когда она коснулась холодными тонкими пальцами ее шеи. А потом развернулась на каблуках и... ушла.
Его душа резко рванулась за ней, умоляя ее забрать... забрать с собой. Но... она ушла. Ушла и закрыла за собой стальную толстую дверь.
Он стал просто сосудом. Сосудом для боли. Ничейной боли, которой очень хотелось иметь хозяина. Знаете, ведь боль... боль - это домашнее животное, которое необходимо культивировать. Которое необходимо холить и лелеять. Подкреплять постоянно... иначе она загнется... или ожесточится и начнет бросаться на первого же попавшегося человека... она скапливается в темноте, а потом нападает...
А она просто собирала бездомную боль и помещала в эти комнаты. Да, таких комнат было много... и в каждой комнате сидел такой вот он... сосуд для ничейной боли, выброшенной на произвол судьбы очередным оптимистом... или безчувственным уродом...
А сейчас начтупал тот момент, когда боль просыпалась. Это был вечер. Сумерки. Ближе к полночи... боль проснулась, чтобы снова начать мучить и без того истерзанную душу, в ожидании муки сжавшуюся где-то в углу сознания.
Первый удар боли.
Он встал. Резко.
Второй удар боли.
Он медленно шагнул и... упал на бетонный пол.
Третий удар.
Он пополз. Пополз к двери...
Четвертый.
Коснулся пальцами стальной двери...
Пятый... шестой... седьмой...
Там, на двери... остались следы. Следы его пальцев, словно следы когтей... и такие следы были на каждой двери... потому что даже боль, владевшая телами не хотела здесь жить... здесь было слишком темно... слишком страшно... но именно так должен выглядеть...
...приют боли...